Острая фаза украинского кризиса миновала. Главный вопрос — рискнет ли Путин вводить войска на восток Украины решен: не рискнет. Хотя военно-экономическая и геостратегическая логика прямо требовала ввода. Вода для орошаемого земледелия, электричество, сырье для промышленности и вывоз произведенной продукции — все это диктует необходимость взять под контроль инфраструктуру прилежащих областей. Иначе Крым — осажденный эксклав. Дряхлые портовые терминалы заведомо не готовы к приему возросшего потока грузов, поэтому россказни о снабжении по морю, равно как и о строительстве моста через Керченский пролив (минимум 3-4 года), — досужая пропаганда. Кроме того, есть фактор Приднестровья, которое оказалось в тисках между недружественной Молдавией и еще более недружественной (теперь) Украиной. Так что сухопутный коридор Луганск-Одесса вплоть до границы с Приднестровьем — необходимая с тактической точки зрения вещь.
Однако военной логике противостоит логика политики. В Кремле не ждали такой сплоченности Запада. Предполагалось, что пошумят и заткнутся — как с Грузией. Но перспектива санкций третьей степени вполне реальна — и по трезвому рассуждению, режим может их не выдержать. К тому же с каждым днем нарастает боеготовность украинской армии — уж какая она ни есть. Без стрельбы точно не обойдется, а коллективный Путин вовсе не хочет цинковых гробов и славы инициатора братоубийственной войны на чужой территории.
Просчитались стратеги и с оценкой социальной поддержки. Киевскую власть и западенцев на востоке не любят, однако этого недостаточно, чтобы радостно приветствовать «зеленых человечков». Особенно если те будут стрелять. А стрелять — см. выше — придется. Восток Украины, безусловно, хотел бы большей самостоятельности и независимости. Именно поэтому он не готов взамен Киева безоглядно уйти под Москву. Напротив, сознавая слабость нынешних киевских властей, восточным регионам выгоднее вести торг о повышении статуса как раз с ними, а не с безальтернативным Кремлем.
Подтверждением неготовности кремлевской корпорации к эскалации конфликта стало приобретение Сечиным упавших в цене после крымского аншлюса акций «Роснефти» на 1 млрд рублей. Сечин отлично информирован, и если бы он ожидал обострения, повременил бы недельку-другую, пока курс не провалится еще ниже — что неизбежно случилось бы после вторжения. Стало быть, не ожидал. Вопрос, откуда у него в кармане в нужный момент возник лишний миллиард, оставляем в стороне. ФБК Навального со временем разберется.
Ночной звонок Путина Обаме и последовавший за ним разворот самолета Дж. Керри для парижской встречи с Лавровым был ясным сигналом о желании обговорить условия отступления в обмен на разблокирование Приднестровья, «федерализацию» Украины и возврат к невыполненным договоренностям 21 февраля. Которые, кстати, Россия не подписала. Американцы, вопреки искренней вере патриотической общественности, не дураки. Прочитали сигнал так, как его следовало прочитать: Кремль готов свернуть знамена, но хочет за это награду.
Можно только посочувствовать министру Лаврову. Ему выпало защищать позиции, которые удержать в принципе невозможно. Он сделал все что мог, с горя запустив перед встречей с Керри кучу небылиц про Приднестровье, про «Правый сектор» и про снайперов. Не для Керри, конечно, а подстелить соломки для патриотической аудитории. Чтобы ей было что жевать, когда нечего говорить. Но у политики свои правила: если партнеру заранее ясно, что ты взвесил плюсы и минусы вторжения и понял, что задницу надерут слишком больно, глупо требовать, чтобы в награду за заботу о собственной заднице тебе еще отвалили дипломатических пряников. Посему г-н Керри проявил предсказуемую несговорчивость: никто, уважаемые господа, вас в крымскую мышеловку не тащил. Вот и кушайте теперь свой бесплатный сыр, убеждая сторонников, что прищемленный хвост совсем не болит. США сухо настаивают на подключении к переговорам киевского правительства — того самого, о нелегитимности которого громко рассуждают в Кремле. И ведь, похоже, придется согласиться, коль скоро надежды на дестабилизацию и откол Восточной Украины не оправдываются.
Взвесим сухой остаток. Амбициозная история начиналась с обещания вернуть Украину (всю целиком!) в сферу влияния Москвы, встроив ее в Таможенный союз и евразийскую систему ценностей. Это программа-максимум. Она очевидно провалилась. Настала очередь программы-минимум — забрать под крыло хотя бы восток Украины вместе с Крымом. На языке Корпорации это обозначается кодовым словом «федерализация». Первым эту замечательную идею еще во время «оранжевой революции» 2004 г. озвучил директор Института стран СНГ Константин Затулин. Тогда он выражался смелее и интерпретировал «федерализацию» как приглашение украинскому западу проваливать в свою Европу, а востоку вернуться в сферу влияния России. Отличие тогдашних корпоративных представлений о «федерализации» заключалось в иллюзии, будто восток по умолчанию включает в себя Киев. Сегодня амбиции сократились: мы слышим страстные речи про «наш» Харьков и Донбасс, реже про Одессу. Киев же за 10 лет полегоньку откочевал на запад — естественный результат большей привлекательности европейской системы ценностей в сравнении с патриотическими байками Корпорации.
Полезно иметь в виду, что термин «федерализация» в устах Ангелы Меркель и других европейских политиков подразумевает нечто совсем иное — чисто внутренние статусные отношения между землями и федеральным правительством в рамках единого суверенного государства. По примеру Германии или США. Скорее всего, передела территориальных статусов Украине все равно не миновать, но она очень постарается обойтись при этом без братской помощи Кремля.
30 марта стало ясно, что программа-минимум тоже провалена. Коллективный Путин вынужден удовлетвориться символической победой в Крыму, которая откликается краткосрочным всплеском популярности и долгосрочными финансово-экономическими трудностями содержания дотационного эксклава. Плюс нарастающая международная изоляция. Плюс ожидаемая блокада Приднестровья — а вы на что рассчитывали? Плюс ожидаемые действия Запада на нефтегазовом направлении. Победные фанфары отзвучат, проблемы останутся.
Сорвать выборы нового президента Украины не удается. Хотя попытки, несомненно, продолжатся. Республиканские элиты (пока?) демонстрируют способность к компромиссу и формируют вменяемые предвыборные союзы. При этом кандидатам с востока априори будет тяжелее: Янукович с медвежьей грацией изъял миллионы разочарованных избирателей из электората Партии регионов. Путин не менее изящным ходом вычел еще 1,5 миллиона крымских голосов. Так что новый президент будет скорее киевским, чем донецким. Москве так или иначе придется иметь с ним дело — в гораздо менее комфортных условиях, чем полгода назад, когда Кремль только заваривал кашу с вовлечением Украины в сферу влияния.
Несложно предвидеть дальнейший ход событий. Компенсируя провалы на украинском и международном фронте, кремлевская корпорация будет вынуждена сосредоточиться на завинчивании гаек во внутренней политике. Затыкать последние независимые СМИ, через которые может просочиться объективная оценка действий руководства, бороться с интернетом, голосить о «пятой колонне» и жаловаться на империалистическое окружение. А какой еще реакции со стороны ближайших соседей (Прибалтика, Финляндия, Грузия, Молдавия…) вы изволили ожидать, без повода вводя войска на территорию независимого государства? Кто и что, кроме НАТО, может гарантировать безопасность и суверенитет этих стран, где тоже живут русские люди, которых Кремлю вдруг захочется защитить?
С переходом украинского кризиса в долговременную холодную фазу, когда решающее значение приобретает softpower, европейская система продолжит понемногу наращивать свои социальные и экономические преимущества, на которые Кремлю ответить нечем. Если, конечно, не считать ответом «зеленых человечков» и взвизги Раши Тудей, на которые уже давно не обращают внимания — как не обращали на болтовню ТАСС, который всегда был уполномочен заявить нечто экзотическое.
Страшно подумать, но летом в Гааге начинается суд по иску акционеров ЮКОСа к России на 100 млрд. долларов. Какими бы независимыми ни были судьи, имидж и юридическая состоятельность российской стороны после Крыма под большим вопросом. У каждого политического решения есть своя долгосрочная цена. С Крымом, включая репутационные издержки, она может оказаться несоразмерной. Вставши на эти рельсы, логично ожидать выхода России (под победные фанфары или без них — это вопрос режиссуры) из важнейших международных договоров и союзов. Открывается накатанный путь к изоляции и статусу страны-изгоя. Который, впрочем, очень даже устраивает Корпорацию и ее обслуживающий персонал. По крайней мере, в краткосрочной перспективе. Про долгосрочную они думать не умеют.
Западу спешить некуда. Он неплохо чувствует себя, понемногу поднимаясь из экономического кризиса на волне новых технологических решений. В том числе в области энергетики. А вот про путинскую трубопроводную империю такого не скажешь. Те, кто сравнивает действия Путина в Крыму с действиями Гитлера в Судетах и в Австрии, упускают из вида важное обстоятельство. Гитлер развернул экспансионистскую программу на фоне мощного экономического роста, связанного с выходом из глобальной депрессии 30-х годов и началом нового длинного Кондратьевского цикла. Экономический ветер уверенно дул ему в паруса. Путин схватился за Крым на фоне очевидной рецессии в российском хозяйстве, в торопливой надежде прикрыть болезненную неудачу с Таможенным союзом. Если отключить бубны ТВ-шаманов, радоваться совершенно нечему. Убедить аудиторию, что 2 миллиона граждан Крыма — это больше и лучше, чем оставшиеся на раздраженной Украине 43 миллиона, задача не для среднего ума. Боюсь, даже несравненный Д. Киселев не сможет с необходимым напором дуть (или что он там делает) против ветра очевидности.
Прогноз погоды ясен: мышеловка захлопнулась. Бесплатный телевизионный сыр скоро закончится. Трубопроводной Корпорации остается только топырить пальцы через решетку вслед спокойно обгоняющим ее развитым странам. Корпорацию не жалко — ей самое место в зоопарке. Жалко тех, кого она сожрет или раздавит в своей клетке, прежде чем помрет от недокорма по хорошо известному образцу. Жалко Россию, которая опять заходится в бурных, продолжительных аплодисментах, переходящих в овацию.